9 декабря – день рождения журналиста и политика Мелиса Эшимканова. Вот уже 4 года, как его нет с нами. В сухой и формальной фразе «невосполнимая утрата» есть совершенно серьезный смысл: слезы на глазах высохли, а дыра – осталась. Не только в душе его друзей и близких, но и в политике страны. Там, где раньше был Мелис, сегодня дыра.
«Эшимканов – из тех личностей, к которым публика стойко не утрачивает интерес. О нем не судачат только ленивые», - писала я во врезе к очередному интервью с Мелисом более 10 лет назад. Лично для меня, интервью – лучший жанр в журналистике. Способ раскрыть человека людям: показать его лицо и заглянуть в душу. Я не вижу сейчас в Кыргызстане интересных интервью. Не вижу интересных журналистов. Не вижу новых «эшимкановых». Дыра зияет.
Иногда он сознательно делал так, чтобы о нем судачили. Но ему это шло. Он шокировал нас своими противоречивыми заявлениями, заставлял морщиться от желтизны и предательства, но, остыв от первого шока, мы ему все прощали. Почему? Наверное, у всех своя причина. А, может быть, у всех одинаковая. У него была особая харизма и дар дружить. Но для меня главной причиной была его искренность. Каждый раз, делая противоречивые вещи, он, как это не парадоксально, делал это искренне.
«То он - ярый оппозиционер, чья газета вдоль и поперек «исколесила» президента, его окружение, близких. То он — трибун и создатель партии Обездоленных. То - участник голодовок и интегратор оппозиционных сил. А то - чуть ли не пламенный сторонник Аскара Акаева…».
Это все выдержки из той же дореволюционной статьи. В прямом смысле, дореволюционной: конец 2004-го года - Бакиев стране еще не снился, но Акаев уже раздражал.
«Политики боятся Мелиса и одновременно завидуют ему. Боятся - потому что он хозяин влиятельной и популярной в народе газеты. Завидуют - потому что Эшимканов лишен тех комплексов, которые сдерживают их. Он - авантюрист: смелый, отчаянный игрок. Он даже не играет, - он так живет. Течет, а не застаивается, как другие. Потому и назвал свою газету «Агым» - течение. Живет естественно, искренне, всегда на пределе творческого накала, не боясь пересматривать свои взгляды и убеждения. Не боясь показаться кому-то непоследовательным или амбициозным. А зачем вообще мужчина приходит в этот мир? Какова цена личности, лишенной амбиций? Пять лет назад Эшимканов - дерзости ему не занимать - пошел на президентские выборы. Сегодня идет на парламентские... Последнюю оппозиционную структуру - Гражданский союз «За честные выборы» тоже окрестили детищем Мелиса, его очередной интригой. Если в чем-то замешан Эшимканов, значит, гарантирован общественный резонанс. Мгновенно слагаются басни, легенды, домыслы. Что это? Наверное, успех. Свидетельство того, что жизнь состоялась…»
Его жизнь, конечно же, состоялась. Но и оборвалась так неоправданно, так непростительно рано. И нет больше гражданских союзов «За честные выборы». И партий обездоленных тоже нет. Нет митингов «кетсин» с харизматичным «ди-джеем» от политики, и ушаки в кыргызских газетах какие-то абсолютно беспонтовые. А наш «ди-джей» грустит где-то там, наверху: про него уже никто не слагает ушаков.
«Мелис, за все эти годы ты, наверное, оброс броней, будучи одним из “любимых героев” коллег по газетному цеху?», - спрашиваю я друга.
«Да уж, немало газет вкривь и вкось прошлось по мне в этой жизни, - отвечает он. - Если раньше это были правительственные и проправительственные издания, то в последние годы к ним прибавились даже оппозиционные. Но я уже давно ко всему этому отношусь с иронией, по-философски. Единственный раз я позволил себе всплеск чувств, - оскорбился на выпады Турсунбека Акуна в газете “Аалам”. Уж больно нехорошие кыргызские слова он использовал, характеризуя меня. Я не сдержался, подал в суд. Хотя знал, что рано или поздно остановлюсь и прощу. Для меня было важно доказать, что он перешагнул какие-то морально-этические нормы. И когда суд присудил в мою пользу… я сказал, что прощаю эти деньги Акуну и “Ааламу”. Ты ведь знаешь, у меня рука не поднялась бы взять их».
Мое первое близкое знакомство с Мелисом состоялось в 1997 году, когда в тюрьму посадили мою старшую сестру, главного редактора газеты «Республика» Замиру Сыдыкову. Он повел себя как настоящий мужчина и настоящий друг. Несмотря на то, что в тот момент их с Замирой отношения переживали не лучшие времена, он отнесся к этой проблеме так, как будто это была его личная проблема.
Годы спустя были месяцы нашей совместной работы, когда он попросил меня выпускать русскоязычный вариант «Асабы», и мы понимали друг друга с полуслова. И когда меня потрясала его забота о подопечных в коллективе его редакции.
«Мне стыдно, что я не могу предоставить в твое пользование машину покруче. Потерпи немного», - говорил он, когда мне казалось, что машина с личным водителем – это и так слишком жирно для меня. «Мне стыдно, что я не могу платить тебе больше», - говорил он, когда мне казалось, что мои гонорары и так слишком высоки. И внезапно присылал огромные букеты домой. Джентльмен. Он любил женщин, но между нами лично были чисто братские отношения, хотя в основном – профессиональные: я не была вхожа в его семью, а с обеими женами имела шапочное знакомство. В основном, на тоях, которые Эшимканов закатывал с невиданным для тех лет размахом, и всегда приглашал на них не только многочисленных друзей, но и изрядное количество врагов. И они приходили. У него был талант – делать врагов друзьями, а друзей – врагами.
«Тогда, после трагических аксыйских событий, когда ты вдруг чуть ли не радикально изменил свою политическую позицию, что все-таки произошло? Ты участвовал в голодовках, в митингах, твоя газета “раскачивала лодку” так, что была даже попытка взорвать ее редакцию, и вдруг на курултае мы услышали твой знаменитый протест. И позже все эти разговоры о том, что ты продался властям…», - спрашиваю его.
«То, что произошло со мной на курултае, я и сам не предсказал бы заранее. Какой–то внутренний толчок заставил меня это сделать. Та атмосфера фанатизма, гнева, ненависти — она меня изнутри всколыхнула. Помню, еще раньше, когда нам дали в первый раз посмотреть запись аксыйской трагедии, я шел с Мадумаровым, и Адахан был в бешенстве, ругался, без конца повторял: все, война будет, довели народ. А у меня туман в голове: я помню, покрапывал дождь, по лицу текли то ли слезы, то ли дождь, непонятно, все смешалось. У меня было такое чувство, как будто это я виноват в смерти этих шести джигитов и Шералы Назаркулова… Безусловно, моя оценка безмозглых действий администрации Карыпкулова была, как и у всех оппозиционеров, беспощадной, но я понимал, что с другой стороны баррикады ответственность несем мы. К тому времени уже все герои полит-бомонда исполняли роль разрушителей. Мы пытались завоевать политические очки. И я ощутил за это покаяние. Что-то внутри меня боролось со мной же. Ты знаешь, был один момент, который стал для меня неким знаком. Я рос фильмами Федерико Феллини, внимательно следил за его творчеством, читал о нем. Когда Феллини был в двухнедельной коме, он, будучи гениальным режиссером, пересмотрел свои взгляды на жизнь. Что заставило его это сделать? Во сне к нему пришла девочка и сказала: “Когда ты изменишься, старик?”. И вот в январе, когда было нападение на редакцию газеты “Агым” с помощью бутылок с зажигательной смесью, я ходил удрученный, в ярости на “Белый дом”, и тут звонит дочка из Америки, взволнованная, прочла в интернете об этом пожаре в редакции, я пытаюсь ее успокоить, а она мне вдруг говорит: “Старик, когда ты изменишься?”. Она точь-в-точь повторила слова девушки из того сна Феллини. Может быть, я излишне сентиментален, но такие знаки на меня действуют. Позже меня обвинили в том, что я через Ашыркулова и Сариева договорился с Акаевым. Ничего подобного. Никто на меня не повлиял. Когда я сидел в президиуме курултая, и предложили принять резолюцию о том, чтобы определить Акаева преступником, фашистом, эта черная аура просто сама стрелой воткнулась в меня и заставила встать и выразить протест. Я был единственный, кто выступил против. Помню, как я шел оттуда. Опять шел дождь, я брел одиноко по центральной площади под дождем. Хотя все радовались, что дали пощечину власти, у меня в душе был траур. Мы, оппозиционеры, через трагедию, кровь конкретных людей устроили игру. Никто из политиков особо не радел о народе, все думали о том, чтобы заработать себе политические очки. Это не было моим бунтом против кого-то, - это был мой собственный бунт против себя самого».
«Бунт против самого себя». Этот заголовок к тому интервью одиннадцатилетней давности, как никакой другой, выражает суть Мелиса Эшимканова. И в знаки, он, действительно, верил. Однажды он поведал мне страшную тайну: «Бема, я не всем могу сказать это, не так поймут, но я знаю то, чего люди не знают. Я знаю то, что и Бог, и дьявол действительно существуют». Он сказал это так, как будто «эти двое» только что покинули его офис. На самом деле, я верю в то, что «эти двое» боролись за его душу. И не только они.
Политики и президенты всегда искали расположения Эшимканова.
«В принципе, я считаю, что всегда был стратегическим партнером Акаева, и в период острой критичности, грубых выпадов, саркастических и к нему, и к его семье… С самого начала я поддерживал его. Для меня, убежденного демократа, приход Акаева был подарком судьбы для кыргызкого народа. Я все время боялся возврата к прошлому, видел, что творится в Ташкенте, Ашхабаде, Таджикистане и считал, и до сих пор считаю Акаева наименьшим злом. Он, сам того не сознавая, сделал очень неплохие вещи для нашей свободы слова, совести. Согласись, если бы у власти был кто-то другой, мы с тобой, наверное, сидели бы сегодня в тюрьме. Акаев сам в Вашингтоне, в Овальном кабинете Белого дома, признал, что своей критикой я ему только помогаю. Он сказал это Джорджу Бушу, и я ему за это благодарен. Я не коплю в себе персональные обиды, обиду за закрытую “Асабу”. Я ведь даже перед Усубалиевым, благодаря искам которого газету закрыли, извинился. После чего стали твердить о моей якобы беспринципности. Усубалиев мне тогда сказал: ты, оказывается, мужчина. Этот человек руководил республикой 25 лет, ему 85, и я, уважая это, пошел к нему со своим поклоном, будучи не согласен с тем, что убили моего ребенка - “Асабу”. Я сумел победить себя морально…»
Мелис умер, потому что измотал себя этой бесконечной борьбой с самим собой. Иногда он побеждал себя, иногда – проигрывал самому себе. Умер, потому что наступил на горло собственной песне. Умер, потому что его харизматичная натура не могла жить, оставаясь в тени. Умер, потому что политики не смогли простить его. Конечно, он заблуждался и наделал ошибок. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Он всегда находился в поиске истины и стремился быть полезен своей стране. Я прощала его недостатки, как их прощают талантливым людям. Последние годы мы не общались, потому что оказались по разные стороны баррикад. Но, когда он умер, я плакала так, как плачут, потеряв брата. С уходом Мелиса ушла романтическая эпоха в истории Кыргызстана. Он был неординарной, но выдающейся личностью.
Сегодня и в парламенте, и в правительстве сидят друзья Эшимканова. Они себя знают сами. Премьер-министр Темир Сариев долгие годы был его близким, очень близким другом. Я не знаю, какие отношения у них были последнее время, возможно, не такие теплые, как раньше. Но разве сегодня это важно? Одно время Эшимканов был близким соратником нынешнего президента. 24 марта 2005-го года Алмазбек Атамбаев вместе с Эшимкановым вел колонну демонстрантов к Белому дому… Да, Мелис совершил большую ошибку в жизни, пойдя на сотрудничество с Бакиевыми. Но стоит ли нам сегодня казнить покойного бесславием?
Мелис Эшимканов был пионером независимой прессы, его вклад в демократизм Кыргызстана, в свободу слова, борьбу с коррупцией и авторитарными режимами огромен, и это должно быть отмечено официально.
Бермет Букашева
Фото Вячеслава Оселедко